Чуден Днепр при тихой погоде...

Я тоже помню эти дни,

И улицы, и переулки,

И их зловещие огни,

И топот, медленный и гулкий...

Он замирал и снова рос,

Неотвратимый и мятежный.

Как смерть, как горечь поздних слез

Перед разлукой неизбежной.

Усталый свет ночной звезды,

Заря, окрашенная кровью.

Заиндевевшие сады

Сбегали, жались к Приднепровью.

Туман. Рассвет. Сырая мгла.

Под снегом тополи седые.

Во мгле, в тумане купола,

Старинные и золотые.

И вдруг... какой-то дальний стон,

И зов бессильный, бесполезный.

И крик, и рык, и скок, и звон,

И конский храп, и лязг железный.

Взлетели. Скачут. Близко. Вот!

Уже не видят и не слышат.

По низким лбам струится пот.

Свистят. Ревут. И паром дышат.

Какой забытый, древний сказ

Восстановил из страшной были

И эти щели вместо глаз,

И выступ скул и сухожилий,

И темных лиц неверный склад,

И лоб, проросший шерстью длинной,

И водяной, прозрачный взгляд

Тысячелетний и звериный?!.

О, эта киевская ночь,

Которой нет конца и края...

Все в мире можно превозмочь

И отойти от скорби прочь,

Благословляя и прощая,

Понять. Простить. Но не забыть!

Забыть той ночи невозможно…

Ее нельзя душе изжить.

И будет вечно сердце ныть

И замирать в груди тревожно.

И, свято в памяти храня

Давно прошедшее, былое,

Я говорю на склоне дня:

- Пусть будет чуден без меня

И Днепр, и многое другое...

1927

«Священная весна»